Вчера прочитала потрясающую статью на The New Yorker про одиночество в браке. Изначально это рецензия на новый сериал, ремейк Бергмановского «Сцены из супружеской жизни», что сейчас вышел на Нетфликсе. Настолько мне откликнулись размышления автора, что я перевела текст на русский. Как и автор статьи обожаю такие головоломки.

Особенно зацепила мысль: «Часто мы чувствуем себя самыми одинокими именно в присутствии людей, потому что их безразличие сводит на нет наши усилия по поддержанию нашего ментального здоровья. (Если вы проводите всю вечеринку за одиноким чтением в углу, вы же все равно понимаете, независимо от того, насколько хороша книга, что никто вам не верит, ваше поведение неуместно и странно.) В браке это одиночество часто прикрывается так называемым «личным пространством». Если я позволяю своему мужу исследовать смыслы, а он позволяет мне заниматься парадоксами, сама тишина и невостребованность возникающих мыслей сводит на нет их ценность. «Мы с мужем отменяем друг друга», — говорит клиент Марианны. Я думаю, она имеет в виду, что мы сводим на нет смысл жизни другого человека отсутствием своего интереса к нему, нашим невмешательством, нашей неспособностью создать ту силу притяжения, которая необходима для того, чтобы даже самые элементарные тактильные переживания превратились в реальные».

Статья:
https://www.newyorker.com/culture/cultural-comment/the-problem-of-marital-loneliness

Перевод:
Мой муж увлекается геометрией, и когда он наконец выводит сложное доказательство, он любит провести меня по пути своей мысли в мельчайших деталях. Если он видит, что мне становится скучно и глаза блуждают, он призывает меня ко вниманию. В общем, разговоры, которые ему нравятся, — это те, в которых он делится своими последними познаниями на любые темы — будь то наука, история или какие-то тонкие моменты по вопросам интерпретации малоизвестных древних текстов.

Я, с другой стороны, тяготею к парадоксам и получаю удовольствие от разговоров, где я обозначаю проблему и отбрасываю наиболее очевидные ответы. Недавно я пыталась разжечь дискуссию: почему нельзя подходить к незнакомцам и задавать им философские вопросы? Пока я пыталась разобраться в этом, мой муж злился, что я не понимала очевидного: «Никто, кроме тебя, не пристает к незнакомым людям с такими вопросами!»

Иногда вопрос, который он ставит, волшебным образом совпадает с тем, что хочу разрешить я, но в большинстве случаев между его любовью к ясности и моей любовью к путанице совершенно не волшебным образом отсутствует понимание. Конечно, мы идем на компромисс: говорим по очереди и смиряемся с тем фактом, что один из нас в какой-то степени тащит за собой другого. Но этот компромисс также заставляет каждого из нас грустить и чувствовать себя достаточно одиноким и недопонятым.

Разговор лишь один из примеров различных сфер, в которых нам обычно не удается почувствовать общность. В целом он тактичен и неромантичен, в то время как я романтична но не эмпатична. Брак — это сложно, даже когда на горизонте нет кризисов и все в целом идет хорошо. Сложности появляются не только из-за различных бытовых проблем, но и из-за пустоты, которую ощущаешь сильнее всего, когда проблем нет. Сама идея близости в браке делает любое дистанцирование особо болезненным.

«Сцены из супружеской жизни» 1973 года Ингмара Бергмана — величайшее художественное исследование превратностей одиночества в браке. Фильм состоит из шести примерно часовых эпизодов, в которых супружеская пара — Йохан и Марианна — пытаются, но в большинстве случаев не могут прийти к взаимопониманию друг с другом. Марианна — юрист, и в начале сериала мы видим, как она консультирует пожилую женщину, которая добивается развода после более чем двадцати лет брака. Клиентка признается, что ее муж хороший человек и хороший отец: «Мы никогда не ссорились». Ни один из них не изменил другому. «Разве тебе не будет одиноко?» — спрашивает Марианна. «Будет», — отвечает женщина. «Но еще более одиноко жить в браке без любви».

Клиентка продолжает описывать странные тактильные эффекты своего одиночества. «У меня есть представление о себе, которое не соответствует действительности», — говорит она. «Мои чувства — зрение, слух, осязание начинают меня подводить. Вот этот стол, например, — я вижу и трогаю его, но эти ощущения приглушенные и сухие…То же самое со всем. Музыка, запахи, лица, голоса — все кажется ничтожным, серым и недостойным». Марианна с ужасом слушает: женщина олицетворяет призрак ее собственного будущего.

Бергман понимает, что одиночество означает отстранение не только от других людей, но и от реальности в целом. В детстве у меня были проблемы с установлением дружеских отношений, и я вместо этого обращалась к своим фантазиям. Я могла представить себя в книгах, которые читала, и, приукрашивая персонажей, выдумать себе именно таких друзей, которых я всегда хотела. Если у вас были такие фантазии, вы знаете, что острые ощущения от творчества в конечном итоге превращаются в чувство пустоты. Это момент, когда наступает одиночество. Вы приготовили для себя тщательно продуманное психологическое блюдо, но с опозданием понимаете, что оно никогда не утолит ваш настоящий голод.

Часто мы чувствуем себя самыми одинокими именно в присутствии людей, потому что их безразличие сводит на нет наши усилия по поддержанию нашего ментального здоровья. (Если вы проводите всю вечеринку за одиноким чтением в углу, вы же все равно понимаете, независимо от того, насколько хороша книга, что никто вам не верит, ваше поведение неуместно и странно.) В браке это одиночество часто прикрывается так называемым «личным пространством». Если я позволяю своему мужу исследовать смыслы, а он позволяет мне заниматься парадоксами, сама тишина и невостребованность возникающих мыслей сводит на нет их ценность. «Мы с мужем отменяем друг друга», — говорит клиент Марианны. Я думаю, она имеет в виду, что мы сводим на нет смысл жизни другого человека отсутствием своего интереса к нему, нашим невмешательством, нашей неспособностью создать ту силу притяжения, которая необходима для того, чтобы даже самые элементарные тактильные переживания превратились в реальные.

Бергман использует короткую сцену с клиентом Марианны как фон для совершенно иной траектории брака Йохана и Марианны. Вместо того, чтобы достичь взаимопонимания, они только все больше злятся и становятся агрессивными из-за невозможности понять друг друга. В первом эпизоде ​​пара дает журналу интервью, где они предстают как идеальная буржуазная семья. По мере развития сериала они ссорятся, узнают, что изменяли друг другу, ссорятся, разводятся и, в конце концов, создав новые семьи, снова изменяют своим партнерам, но уже друг с другом. В заключительном эпизоде, озаглавленном «Где-то в мире в темном доме», они коротают выходные любовников в уединенном коттедже. Марианна просыпается от кошмара, выявляющего все ее экзистенциальные страхи, Йохан утешает ее, и сериал заканчивается.

Бергман писал об этом финале, что эти двое «теперь граждане иной реальности, совершенно отличной от той, что была у них прежде». Поняв, что им действительно есть, что предложить друг другу, они также увидели, насколько это оказалось меньше, чем они изначально ожидали. Они променяли иллюзию счастливого брака на настоящую связь, которая тем не менее полна ограничений. Кошмар Марианны отражает это понимание, достигнутое столь тяжелым путем: «Мы переходили опасную дорогу. Я хотела взять тебя и детей за руку. Но они у меня были обрублены. Я проваливалась в песок и не могла до тебя дотронуться. Вы все стояли на дороге, и мне было до вас не добраться». Утешения ее мужа не может смягчить ее «Я не могу добраться до вас».

Ремейк Хагая Леви «Сцены из брака», который сейчас транслируется на канале HBO, наполнен атмосферой почтения к оригиналу. Часто он полностью соответствует ему, вплоть до деталей, таких как сон с культями. Но Леви привносит и новизну, а также американизирует историю: Йохан становится Джонатаном, профессором еврейской философии, которого играет Оскар Исаак; Марианна становится Мирой, техническим руководителем, которую играет Джессика Честейн; и гендерная динамика перевернута так резко, что можно сказать, что Мира — это Йохан, а Джонатан — это Марианна. Эти и другие модернизирующие штрихи являются внешними различиями между двумя сериями. Глубокая разница касается их подхода к проблеме одиночества.

Если отношения Джонатана и Миры кажутся лучше, чем отношения Йохана и Марианны, следует также признать, что Леви ставит своей паре более легкую задачу. Бергман предположил, что брак предназначен для удовлетворения метафизической потребности — нашей связи с реальностью. Леви, напротив, рассматривает брак как способ найти свое место в экономическом и социальном порядке. Воспитание детей занимает гораздо большее место в жизни его персонажей, равно как и ведение общего домашнего хозяйства. В то время как Бергман выбрал множество мест для своих сцен, Леви обосновывает каждую из своих сцен в доме, который становится центром как визуального, так и интеллектуального внимания на протяжении всего сериала.

К концу ремейка Джонатан, Мира и их дочь процветают, и даже часть их дома была отремонтирована. В видении Леви проблема одиночества может быть решена путем корректировки прагматики взаимозависимости; сначала эти изменения болезненны, но в конечном итоге всем становится лучше, то есть лучше в достижении своих целей. Для Бергмана соединение — это цель, и неясно, сможем ли мы это сделать. Когда Йохан и Марианна осознают, что стали «гражданами новой реальности», они также понимают, что это ведет за собой утрату невинности, от которой они уже не могут оправиться. Сможет ли брак пережить честный разговор с самим собой? Сможете ли вы подобраться к любому человеку достаточно близко, чтобы жизнь обоих стала реальностью? Это вопросы Бергмана, Леви их не задает.